Порхай как бабочка, жаль как пчела, сиди дома как сыч
Полет
Автор: Alex Unigi
Фэндом: DC Comics
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш, Ангст, Даркфик
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Изнасилование, Ченслэш, Секс с несовершеннолетними
Размер: Мини
Статус: закончен
Описание:
Птичка учится летать.
Или что было бы, если бы Дика изначально воспитывал Слэйд.
Посвящение:Дорогим читателям. Я вас так люблю
Публикация на других ресурсах:Ни при каких условиях.
Примечания автора:Сидел я, курил, и вдруг придумал это.
читать дальше– Я все уже решил! – растирая красный след от пощечины, выдохнул Дик, стараясь выглядеть не слишком затравленным. Ему было страшно. Как никогда раньше страшно, но отступать было поздно. Он и так слишком долго тянул, пока готовился к этому разговору. – Я не спрашивал. Я просто поставил тебя в известность. Я ухожу.
– Нет, – черный силуэт придвигается ближе, всего на шаг. Его взгляд теперь устремлен на Дика, от чего у юноши начинают дрожать колени, а сердце на несколько секунд словно останавливается, а потом начинает биться часто-часто. Становится безумно душно и одновременно холодно.
Липкий страх сковывает все его тело, он просто не может пошевелиться, даже видя, как силуэт замахивается на него вновь. Дик только успевает закрыть глаза, прежде чем его сбивает с ног тяжелым ударом. Боли почти не чувствуется, хотя с разбитых губ и из носа потоком течет кровь, ее вкус вызывает тошноту и головокружение, хотя последнее скорее всего последствие удара. Когда Дик решается открыть глаза он понимает, что мир вокруг него изменился. Границы света и тьмы, в царившем полумраке теперь видны особенно четко. Свет болезненно резкий, он бьет по глазам, и причиняет почти физическую боль. Тьма же мягко обволакивает своей шелковистостью, она манит и зовет, она бездонна, спокойна и незыблема, но в глубине ее таятся жуткие тени, способные разорвать любого, кто поддастся на эту ловушку. Время замедляется, как в кошмарном сне, когда падаешь в липкую лужу и не можешь шевельнуться, хотя знаешь, что позади, впереди, повсюду чудовища, желающие впиться в твое тело зубами и когтями, жаждущие растерзать твою плоть и сожрать душу, не оставив в итоге ничего. Ничего кроме тьмы.
– Ты никуда не пойдешь, – как всегда безэмоциональный голос кажется еще более глухим и жутким, еще больше напоминающим рычание чудовища, истинного порождения тьмы – безжалостного, пустого, глухого к чужим мольбам и желаниям.
На то, чтобы просто сесть уходит слишком много сил. Их не хватает на то, чтобы встать, и удержаться на ногах, хотя Дику хочется именно этого. Не казаться сломленным. Сохранять твердость духа и ясность ума, хотя он понимает, что обречен на провал. Самое простое, что он может сделать – это сдаться без борьбы. Тогда все ограничится еще парой ударов, за излишнее самовольство и еще большим презрением, чем обычно. Хотя в последнем пункте, скорее всего, все останется по-прежнему – больше уже некуда.
Тяжелая рука обхватывает его горло и резко вздергивает вверх, заставляя встать на ноги. За свои слова нужно отвечать, – именно это хочет сейчас сказать наставник, прежде чем нанести новый удар, от которого Дик каким-то чудом уворачивается. У него нет сил, чтобы атаковать, слишком сложно сосредоточиться, чтобы правильно защищаться и не проходит и минуты, прежде чем он снова оказывается скрюченным на полу, на острой грани сознания с полной темнотой.
Его хватают за волосы, заставляя поднять голову. Тихое шипение, это нельзя назвать голосом раздается над ухом:
– Ну и куда ты собрался? Ты слаб. Ты все еще не можешь меня победить.
– Да пошел ты, – выплевывает Дик, резко, насколько позволяет его состояние, разворачиваясь и взмахивая коротким ножом. Его лезвие со звоном царапает маску наставника. Как раз там, где должен быть глаз. Но его уже давно нет, потому Дезстроук только усмехается.
Эта выходка становится последней каплей. Наглый мальчишка не знает когда остановиться. Он совсем потерял страх, забыл, что такое уважение к старшим и просто, что называется оборзел. Эта наглость возбуждает. Редко кто осмеливается сказать ему хоть слово наперекор. Но таких борзых надо воспитывать. Воспитывать так, чтобы было понятно, где их место, в чем они ошиблись, и чего от них впоследствии ждут.
Уже в следующий момент Дика снова вздергивают на ноги, прямо за волосы, и заломав за спину руку куда-то тянут. Все что он может тихо шипеть и вяло трепыхаться. Без шансов на то, чтобы вырваться из железного захвата. Просто без шансов. Он безвольная кукла в руках своего кукловода и может делать только то, что ему приказывают. Проявленную волю очень быстро давят бронированным сапогом.
Толкнув ученика грудью на стол и напоследок ткнув мордой в столешницу, как нашкодившего котенка, Дезстроук одним рывком стягивает с него штаны.
– А сейчас я покажу, что с хорошенькими мальчиками бывает в приютах, когда они никому на хрен не нужны. Повернись…
Не послушаться этого приказа не выходит. Тело само подчиняется. Дух сломлен окончательно, Дик ощущает себя куклой. Послушной куклой.
Он разворачивается, опустив взгляд, и стараясь не думать о том, что именно сейчас произойдет. Хотя он не идиот и прекрасно понимает, чего от него хотят. В следующую секунду его толкают спиной на столешницу. В зубы тычется дуло пистолета, разбивая и так пострадавшие губы. От вкуса крови мутит, хочется вывернуться наизнанку прямо здесь и сейчас. Но даже такой возможности у него нет.
Одной рукой действовать неудобно, и хотя почти сразу становится понятно, что никакого сопротивления оказано не будет, Дезстроук не убирает пистолет. Для доходчивости. Справившись наконец с креплениями, он заставляет Дика развести ноги. Мальчишка кажется сейчас таким покорным, что на секунду кажется, что этого урока уже хватит. А может и нет. В конце концов, он не привык останавливаться.
Он входит. Резко и грубо, ему самому больно, что при этому чувствует Дик представлять не хочется. Мальчишка судорожно вдыхает, его глаза широко распахиваются и в них нет ничего кроме паники и боли. По щекам текут слезы, смешиваясь с каплями крови.
Рваные, глубокие толчки в тесное тело не приносят почти никакого удовольствия. Даже судорожные хрипы мальчишки ничего не значат. Дезстроук уже жалеет, то сделал это, но останавливаться не в его стиле. В конце концов, даже чисто механических ощущения вполне достаточно для удовлетворения его эго.
Конечно, жаль потраченных сил и времени, но конечный итог далек от совершенства. Его надо уничтожить.
Что у него не плохо получается.
Остаются только ощущения. Мерзкие. Грязные. Как смола. От них уже не отмоешься.
В основном это боль. Чистая, острая, ничем не прикрытая, как будто режут без наркоза.
Омерзение. Таким мерзким Дик не чувствовал себя даже когда впервые убил человека.
Пустота. Гнетущая пустота внутри него. Он только оболочка, внутри уже давно ничего нет. Это осознание оглушает его настолько, что становится совершенно все равно.
Ему наплевать на боль, на омерзение, на пустоту, на член в его заднице. Он кукла. Он принадлежит этому страшному существу, что пристально смотрит на него своим единственным глазом, словно выжигая последние крохи души. Чтобы осталась только тьма.
Когда его наконец отпускают, Дик лежит не шевелясь. У него больше нет сил. Не только на то, чтобы двинуться. Даже на то, чтобы думать. Да и незачем больше думать, куклы не думают. Куклы подчиняются приказам кукловодов.
– Приведи себя в порядок, – оглядывая лежащее на столешнице тело, приказывает Дезстроук.
Дик медленно заставляет себя подняться и сесть. Тело ломит, внутри все горит, его по-прежнему мутит, а голова кружится, но он выполняем поставленную задачу и пошатываясь удаляется.
В ванной он долго сидит под горячим душем. Где-то в глубине его сознания есть маленькая искорка надежды на то, что все еще можно исправить. Но черня смоль, облепившая его тело так и не смывается. Потому что она идет изнутри.
Искорка затухает, она словно тлеющий уголек – все еще цепляется за жизнь, хотя знает, что обречена. Она могла бы стать пожаром, но гореть больше нечему – все перегорело. Желания, мечты, эмоции, чувства. Больше ничего нет. Только пустота и затухающая в кровавой агонии искра.
С осознанием что ее нужно освободить Дик выходит из ванной. Его движения медленные и неуклюжие. Руки трясутся, колени подгибаются, даже сосредоточить на чем-то взгляд получается далеко не сразу. Но это совершенно не важно. Для того что он задумал ему достаточно того, что он просто может идти, пусть даже медленно и пошатываясь.
Ему просто нужно сделать то, что должно было случиться очень давно, но почему-то судьба дала ему возможность жить дальше. А потом заставила пройти через ад. Уничтожила полностью. Не оставила больше ничего и все равно привела его к обрыву. К огромной головокружащей высоте.
Сейчас, стоя на крыше, и смотря вниз, на кажущихся такими маленькими людей, на яркие фонари, освещающие их мир, он жалеет, о том чего не случилось. Так было бы проще. И гораздо менее болезненно.
Но жалеть бесполезно. Этим не исправить ничего. Есть только один способ стать свободным – нужно просто расправить крылья и полететь. Только крыльев нет. Он же не гребаная птица. Но полететь он все равно может.
Ему всегда нравилось ощущение свободного падения. Тот момент, когда время замирает, а ты камнем летишь вниз. Плевать что камнем. Ты летишь, расправив руки. Нет страха, боли, нет ничего, только безумная волна адреналина и ветер в лицо. Всего несколько коротких мгновений, которые растягиваются на целую вечность. Вечность полета из абсолютной тьмы к свету.
Черная смоль растворяется, и последняя кроха света вырывается наружу, ровно за долю секунды до того как тело встречается с асфальтом, и просто ломается.
А сломанные куклы никому не нужны.
Автор: Alex Unigi
Фэндом: DC Comics
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш, Ангст, Даркфик
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Изнасилование, Ченслэш, Секс с несовершеннолетними
Размер: Мини
Статус: закончен
Описание:
Птичка учится летать.
Или что было бы, если бы Дика изначально воспитывал Слэйд.
Посвящение:Дорогим читателям. Я вас так люблю
Публикация на других ресурсах:Ни при каких условиях.
Примечания автора:Сидел я, курил, и вдруг придумал это.
читать дальше– Я все уже решил! – растирая красный след от пощечины, выдохнул Дик, стараясь выглядеть не слишком затравленным. Ему было страшно. Как никогда раньше страшно, но отступать было поздно. Он и так слишком долго тянул, пока готовился к этому разговору. – Я не спрашивал. Я просто поставил тебя в известность. Я ухожу.
– Нет, – черный силуэт придвигается ближе, всего на шаг. Его взгляд теперь устремлен на Дика, от чего у юноши начинают дрожать колени, а сердце на несколько секунд словно останавливается, а потом начинает биться часто-часто. Становится безумно душно и одновременно холодно.
Липкий страх сковывает все его тело, он просто не может пошевелиться, даже видя, как силуэт замахивается на него вновь. Дик только успевает закрыть глаза, прежде чем его сбивает с ног тяжелым ударом. Боли почти не чувствуется, хотя с разбитых губ и из носа потоком течет кровь, ее вкус вызывает тошноту и головокружение, хотя последнее скорее всего последствие удара. Когда Дик решается открыть глаза он понимает, что мир вокруг него изменился. Границы света и тьмы, в царившем полумраке теперь видны особенно четко. Свет болезненно резкий, он бьет по глазам, и причиняет почти физическую боль. Тьма же мягко обволакивает своей шелковистостью, она манит и зовет, она бездонна, спокойна и незыблема, но в глубине ее таятся жуткие тени, способные разорвать любого, кто поддастся на эту ловушку. Время замедляется, как в кошмарном сне, когда падаешь в липкую лужу и не можешь шевельнуться, хотя знаешь, что позади, впереди, повсюду чудовища, желающие впиться в твое тело зубами и когтями, жаждущие растерзать твою плоть и сожрать душу, не оставив в итоге ничего. Ничего кроме тьмы.
– Ты никуда не пойдешь, – как всегда безэмоциональный голос кажется еще более глухим и жутким, еще больше напоминающим рычание чудовища, истинного порождения тьмы – безжалостного, пустого, глухого к чужим мольбам и желаниям.
На то, чтобы просто сесть уходит слишком много сил. Их не хватает на то, чтобы встать, и удержаться на ногах, хотя Дику хочется именно этого. Не казаться сломленным. Сохранять твердость духа и ясность ума, хотя он понимает, что обречен на провал. Самое простое, что он может сделать – это сдаться без борьбы. Тогда все ограничится еще парой ударов, за излишнее самовольство и еще большим презрением, чем обычно. Хотя в последнем пункте, скорее всего, все останется по-прежнему – больше уже некуда.
Тяжелая рука обхватывает его горло и резко вздергивает вверх, заставляя встать на ноги. За свои слова нужно отвечать, – именно это хочет сейчас сказать наставник, прежде чем нанести новый удар, от которого Дик каким-то чудом уворачивается. У него нет сил, чтобы атаковать, слишком сложно сосредоточиться, чтобы правильно защищаться и не проходит и минуты, прежде чем он снова оказывается скрюченным на полу, на острой грани сознания с полной темнотой.
Его хватают за волосы, заставляя поднять голову. Тихое шипение, это нельзя назвать голосом раздается над ухом:
– Ну и куда ты собрался? Ты слаб. Ты все еще не можешь меня победить.
– Да пошел ты, – выплевывает Дик, резко, насколько позволяет его состояние, разворачиваясь и взмахивая коротким ножом. Его лезвие со звоном царапает маску наставника. Как раз там, где должен быть глаз. Но его уже давно нет, потому Дезстроук только усмехается.
Эта выходка становится последней каплей. Наглый мальчишка не знает когда остановиться. Он совсем потерял страх, забыл, что такое уважение к старшим и просто, что называется оборзел. Эта наглость возбуждает. Редко кто осмеливается сказать ему хоть слово наперекор. Но таких борзых надо воспитывать. Воспитывать так, чтобы было понятно, где их место, в чем они ошиблись, и чего от них впоследствии ждут.
Уже в следующий момент Дика снова вздергивают на ноги, прямо за волосы, и заломав за спину руку куда-то тянут. Все что он может тихо шипеть и вяло трепыхаться. Без шансов на то, чтобы вырваться из железного захвата. Просто без шансов. Он безвольная кукла в руках своего кукловода и может делать только то, что ему приказывают. Проявленную волю очень быстро давят бронированным сапогом.
Толкнув ученика грудью на стол и напоследок ткнув мордой в столешницу, как нашкодившего котенка, Дезстроук одним рывком стягивает с него штаны.
– А сейчас я покажу, что с хорошенькими мальчиками бывает в приютах, когда они никому на хрен не нужны. Повернись…
Не послушаться этого приказа не выходит. Тело само подчиняется. Дух сломлен окончательно, Дик ощущает себя куклой. Послушной куклой.
Он разворачивается, опустив взгляд, и стараясь не думать о том, что именно сейчас произойдет. Хотя он не идиот и прекрасно понимает, чего от него хотят. В следующую секунду его толкают спиной на столешницу. В зубы тычется дуло пистолета, разбивая и так пострадавшие губы. От вкуса крови мутит, хочется вывернуться наизнанку прямо здесь и сейчас. Но даже такой возможности у него нет.
Одной рукой действовать неудобно, и хотя почти сразу становится понятно, что никакого сопротивления оказано не будет, Дезстроук не убирает пистолет. Для доходчивости. Справившись наконец с креплениями, он заставляет Дика развести ноги. Мальчишка кажется сейчас таким покорным, что на секунду кажется, что этого урока уже хватит. А может и нет. В конце концов, он не привык останавливаться.
Он входит. Резко и грубо, ему самому больно, что при этому чувствует Дик представлять не хочется. Мальчишка судорожно вдыхает, его глаза широко распахиваются и в них нет ничего кроме паники и боли. По щекам текут слезы, смешиваясь с каплями крови.
Рваные, глубокие толчки в тесное тело не приносят почти никакого удовольствия. Даже судорожные хрипы мальчишки ничего не значат. Дезстроук уже жалеет, то сделал это, но останавливаться не в его стиле. В конце концов, даже чисто механических ощущения вполне достаточно для удовлетворения его эго.
Конечно, жаль потраченных сил и времени, но конечный итог далек от совершенства. Его надо уничтожить.
Что у него не плохо получается.
Остаются только ощущения. Мерзкие. Грязные. Как смола. От них уже не отмоешься.
В основном это боль. Чистая, острая, ничем не прикрытая, как будто режут без наркоза.
Омерзение. Таким мерзким Дик не чувствовал себя даже когда впервые убил человека.
Пустота. Гнетущая пустота внутри него. Он только оболочка, внутри уже давно ничего нет. Это осознание оглушает его настолько, что становится совершенно все равно.
Ему наплевать на боль, на омерзение, на пустоту, на член в его заднице. Он кукла. Он принадлежит этому страшному существу, что пристально смотрит на него своим единственным глазом, словно выжигая последние крохи души. Чтобы осталась только тьма.
Когда его наконец отпускают, Дик лежит не шевелясь. У него больше нет сил. Не только на то, чтобы двинуться. Даже на то, чтобы думать. Да и незачем больше думать, куклы не думают. Куклы подчиняются приказам кукловодов.
– Приведи себя в порядок, – оглядывая лежащее на столешнице тело, приказывает Дезстроук.
Дик медленно заставляет себя подняться и сесть. Тело ломит, внутри все горит, его по-прежнему мутит, а голова кружится, но он выполняем поставленную задачу и пошатываясь удаляется.
В ванной он долго сидит под горячим душем. Где-то в глубине его сознания есть маленькая искорка надежды на то, что все еще можно исправить. Но черня смоль, облепившая его тело так и не смывается. Потому что она идет изнутри.
Искорка затухает, она словно тлеющий уголек – все еще цепляется за жизнь, хотя знает, что обречена. Она могла бы стать пожаром, но гореть больше нечему – все перегорело. Желания, мечты, эмоции, чувства. Больше ничего нет. Только пустота и затухающая в кровавой агонии искра.
С осознанием что ее нужно освободить Дик выходит из ванной. Его движения медленные и неуклюжие. Руки трясутся, колени подгибаются, даже сосредоточить на чем-то взгляд получается далеко не сразу. Но это совершенно не важно. Для того что он задумал ему достаточно того, что он просто может идти, пусть даже медленно и пошатываясь.
Ему просто нужно сделать то, что должно было случиться очень давно, но почему-то судьба дала ему возможность жить дальше. А потом заставила пройти через ад. Уничтожила полностью. Не оставила больше ничего и все равно привела его к обрыву. К огромной головокружащей высоте.
Сейчас, стоя на крыше, и смотря вниз, на кажущихся такими маленькими людей, на яркие фонари, освещающие их мир, он жалеет, о том чего не случилось. Так было бы проще. И гораздо менее болезненно.
Но жалеть бесполезно. Этим не исправить ничего. Есть только один способ стать свободным – нужно просто расправить крылья и полететь. Только крыльев нет. Он же не гребаная птица. Но полететь он все равно может.
Ему всегда нравилось ощущение свободного падения. Тот момент, когда время замирает, а ты камнем летишь вниз. Плевать что камнем. Ты летишь, расправив руки. Нет страха, боли, нет ничего, только безумная волна адреналина и ветер в лицо. Всего несколько коротких мгновений, которые растягиваются на целую вечность. Вечность полета из абсолютной тьмы к свету.
Черная смоль растворяется, и последняя кроха света вырывается наружу, ровно за долю секунды до того как тело встречается с асфальтом, и просто ломается.
А сломанные куклы никому не нужны.
@темы: творчество, все очень плохо, DC, Dick Grayson